Привилегированный узник валялся на неубранном ложе, закатив глаза, так что видны были одни белки. Он слушал девушку, игравшую на ситре и певшую ему:
– Глаза твои, как озеро, чисты.
Волос твоих влечет благоуханье.
Невинное, беспечное созданье,
Я – пленник твоей дерзкой красоты!
Песня была мужской, но слушателя это не смущало.
Сухощавый, гибкий, с темно-желтыми волосами, схваченными на затылке брошью в виде паука. Высокий чистый лоб открыт, кошачьей грации тело затянуто в желтое трико.
Узник улыбнулся Ортрану, показав ряд ровных мелких зубов. Жилистой длинной рукой он потрепал девушку по щеке. Лицо его, сужающееся книзу, приятное, типично конгайское, если не считать желтой пигментации кожи, было из тех, что называют неопределенными. Ни возраст, ни темперамент, ни ум по нему узнать было нельзя. И уж тем более нельзя было определить, кто такой он, Желтый Цветок.
– Владычица призывает тебя! – сказал Ортран.– Идем!
Одним непрерывным текучим движением узник поднялся со своего ложа и оказался рядом с Ортраном. Цветок взял воина за рукав и потянул, показывая, что готов идти. Узник был немым, хотя слышал превосходно и язык его был на месте. Один из солдат разомкнул замок длинной платиновой цепи, что приковывала узника к кольцу в стене. Вынув из кармана короткую цепочку, стальную, солдат приковал запястье Желтого Цветка к собственному.
Ортран пропустил их вперед, и они направились к выходу из подземелья.
Темнело.
Наступившая ночь отличалась особенной чернотой. Ни одной из лун не было на небе. Больше того, пришедшие с востока облака затянули свод.
Так же темно было и в галереях Дворца. Но никакая темнота не могла помешать Нассини. С завязанными глазами могла она пройти в любой из уголков замка. Множество ночей одна странствовала соххогоя под высокими сводами по длинным тихим коридорам – бесшумный блуждающий призрак в ночи. И лишь тусклый свет масляной лампы показывал, что она человеческое существо. Малая толика света необходима ей, чтобы идти по этим анфиладам безмолвствующих залов.
Тихо-тихо ступали ее босые ноги по мраморным, спиралью уходящим вверх ступеням. Медная курительница с алебастровой лампой сверху, которую Нассини держала в тонкой руке, казалась человеческой головой, увенчанной огненной тиарой.
Люк неслышно опустился за ней. Запах курений сразу наполнил ограниченное пространство башенки. Тем более что воздух внутри был неподвижен: ветра не было в эту ночь.
Нил лежал на спине, закинув назад тяжелую голову, отчего белая кожа на горле его натянулась. Тихий храп вырывался из полуоткрытого рта. Нижняя часть его тела была укрыта одеялом из тонкой шерсти с шелковой подкладкой. Толстые, увитые выпуклыми жилами руки ровно лежали вдоль туловища, глаза, утонувшие между широкими скулами и тяжелыми надбровными дугами, прятались в провалах глазниц. Нассини поставила курительницу рядом с изголовьем. Сквозь прорези в медном сосуде видно было, как мерцает внутри жар. Дым, поднимаясь вверх, облачком собирался над лицом Нила, шевелился от дыхания спящего. Нассини ждала. Но она знала, что долго ждать ей не придется. Когда ей показалось, что дыхание лежащего воина участилось, она провела рукой по его обширной груди. Нил не шевельнулся.
Нассини подергала светлую шерсть, покрывающую пласты мышц. Гигант спал. Нассини удивилась. Она подождала еще немного, а потом сильно ущипнула его за щеку. Нил не проснулся. Легкие его гнали воздух по-прежнему ровно и мощно. Как кузнечные меха.
Нассини облизнула губы. Она не понимала.
Соххогоя прижала ладонь ко рту гиганта и пресекла ему дыхание. Лишь тогда глаза Нила медленно открылись. Он не сделал ни единого движения, просто смотрел.
Нассини улыбнулась ему и убрала руку.
Великан тоже улыбнулся ей. А потом, к несказанному удивлению соххогои, сгреб ее своими ручищами и прижал к себе. Нассини слабо пискнула. Нил запрокинул ее голову, заглядывал в глаза, и при этом месил ее, как пекарь – тесто. Нассини не могла сопротивляться, даже если бы и захотела. Он подмял ее под себя. Гиганту даже не понадобилось раздевать соххогою – она уже приготовила себя к действу… Но не к этому! Отрешившись от ощущений тела, соххогоя пыталась сообразить, что же произошло. Почему приготовленный тщательно состав не произвел впечатления на этого северного мужика-хоба? Может быть, она ошиблась? Да, ошиблась! Что же еще могло произойти? Кристаллы потеряли силу?
Нил развлекался с ней, как с дворцовой служанкой. Но, похоже, был разочарован ее холодностью. Такого с ним не бывало давно. Но Нассини его мысли беспокоили не больше, чем старая листва. Она терпела, пока Нил удовлетворял свою страсть, ждала, пока ублаготворенный великан засыпал, а когда он наконец захрапел, поднялась бесшумно и прошла к тому месту, где сложена была ее одежда. Под ней лежал длинный стилет с остро отточенным лезвием.
Нассини подошла к ложу, взяла стилет двумя руками, наметила место между ребрами – напротив сердца – и с размаху вонзила оружие в грудь Нила.
То есть – хотела вонзить. Что-то с силой ударило ее по рукам. Было такое ощущение, что стилет наткнулся на твердую, упругую поверхность и отскочил. Соххогоя вскрикнула. Не веря себе, она уставилась на открытую грудь великана. О Истинный! Ни кровинки! Нассини потрогала кончик лезвия – острый! Оглянулась – пусто! Да и кто посмеет подшутить над ней?
Соххогоя стала на колени у изголовья. Несколько раз примерилась… И сильным точным ударом, отработанным на многих, опустила стилет, направив его в опущенное веко Нила.