Спящий дракон - Страница 79

– Да не слушай его, миленький! – обеспокоенно принялась уговаривать девушка.– Так, болтает спьяну. Тебе-то что?

– А то пойдем? Ночь – в самую пору! – предложила ее подруга, поглаживая Нила по животу.

– Поспеем! – Великан спихнул ее и приподнялся, оторвав торс от древесного ствола.

Шуорд тем временем, при полном молчании слушателей, вовсю распинался о трусливых северянах и собственной храбрости. В одной руке десятник держал кружку, в другой – девушку. Он ощущал себя подлинным героем: ну, кто посмеет бросить ему вызов?

Вдруг десятник с беспокойством ощутил, что ноги его потеряли опору, хотя не так уж он был и пьян. Он даже выпустил девушку, тут же отбежавшую в сторону. Но чашку, как истый солдат, держал в кулаке. Крепкое, впрочем, почти все вылилось.

– Что ж это ты болтал, козявчик, насчет беловолосых северян? – нежно спросил Нил.– Продолжай, я послушаю.

Трудно выглядеть грозным, когда тебя подняли за шиворот.

Но лицо Шуорда действительно стало грозным. Для тех, кто видел. Нил же наблюдал лишь стриженый затылок.

– Молчишь? – так же ласково спросил великан.

И, прежде чем рука десятника нашла эфес, он вдруг ощутил резкую боль пониже спины, а потом – что быстро летит по воздуху. Куст, в который он приземлился, смягчил падение, но оказался довольно колючим.

Пока Шуорд ворочался там, проклиная всех богов и северян разом и по частям, Нил невозмутимо вернулся на свое место и притянул к себе девушек.

– Погорячился я,– добродушно сказал он выпучившим глаза воинам.– Ну болтает спьяну человек, и пусть ему! Дай-ка мне, мурочка, винца! И сама, сама хлебни! И ты, киска, на, на!

Его спокойствие и воркующий басок заставили девушек забыть, кто именно сейчас задом вылезает из кустов, бормоча страшные угрозы.

Наконец Шуорд выбрался. Колючки торчали у него из одежды. Три воткнулись прямо в лицо, но мечник не замечал их. Жалобно всхлипнули сабли, покидая ножны.

– Шуорд, о! Шуорд! – несмело произнес кто-то из воинов.

Десятник бросил на говорившего такой взгляд, что тот прикусил язык, облившись потом.

Шагом твердым и неспешным подошел Шуорд к балагурящему Нилу. Так мясник подходит к быку.

Он остановился перед сидящим воином.

– Ты! – выплюнул он.– Паскудный жирный белобрысый протухший слизень!

Нил поднял голову.

– А, это ты, малыш! – сказал он рассеянно и вновь переключил внимание на девушек.

– Мать твоя,– раздельно говорил Шуорд,– болтливая грязная шлюха! Отец твой – черный дрянной подземный паук с откушенным членом! Сестры твои…

Нил перестал тискать девушек. Он слушал Шуорда так, как слушают актера. Цокал языком, когда сравнение казалось ему особенно удачным. Когда же десятник уподобил его семя слизи, что выделяет страдающий поносом на шестнадцатый день болезни, Нил дважды хлопнул толстыми ладонями.

Тут наконец Шуорд понял, что выглядит комедиантом. И замолчал. Глазки его метнули молнии. Он готов был тотчас зарубить Нила: плевать ему на наказание! Но опасался, что из-за застилающей глаза ярости случайно заденет одну из девушек, лианами обвившихся вокруг великана. Они-то понимали, что ему угрожает, и хотели по-своему защитить. Это было трогательно. Но не для Шуорда.

Десятник бросил в ножны один из клинков, схватил за плечо ближайшую из трех и дернул к себе. Девушка завизжала.

Добродушное лицо Нила вмиг стало безумной маской. Его длинная рука сцапала лодыжку Шуорда, и десятник снова оказался в воздухе. Взмахнув им, как палицей, гигант во второй раз зашвырнул мечника в злополучный куст.

Но на сей раз северянин к девушкам не вернулся. Похлопав себя по бедру и обнаружив, что меча при нем нет, Нил на глазах у изумленных солдат выворотил из земли небольшое деревце, обломил тонкую верхушку, и в руках его оказалась дубина в десять локтей длиной, с тяжелым, облепленным землей комлем, из которого, как клыки, торчали белые обломки корней. Уперши ее в землю, наклонив голову, он ждал, пока десятник выдерется из куста и, окровавленный, ослепший от ярости, бросится на него…

Тяжелый ствол в два с лишком роста длиной смел Шуорда вместе с его гневом и саблями, как палка мальчишки сшибает дрянной гриб. Десятник перелетел через поляну (третий его полет всего лишь за четверть часа) и покатился по траве. Сабли он не выпустил и почти не пострадал. Палица скорее толкнула его, чем ударила. И не усмирила. Он бросился снова, увернулся от комля, нырнул вперед… Он уже чувствовал своим клинком живот великана, когда второй конец дубины, которую Нил держал посередине и перевернул в руке, подсек ноги Шуорда. Мечник извернулся в воздухе, как дикая кошка, и упал на четвереньки. Сабля по-прежнему была в его правой руке. Но Нил толчком свалил его на спину и придавил толстым концом ствола к земле.

Мечник барахтался, как перевернутая черепаха. Он сек мечом основание ствола, но ему было не замахнуться как следует, и из-под клинка летели только ошметки коры.

Постепенно удары Шуорда стали слабеть, он не мог даже крикнуть: попробуй крикни, когда в живот тебе упирается целое дерево, на которое к тому навалился сверху мужик в три тебя весом!

Нил мог бы раздавить десятника так просто, как посох давит змею. Но зачем ему? Когда конечности Шуорда перестали трепыхаться, великан снял с него комель, аккуратно прислонил палицу к дереву, взял бурдюк и стал пить прямо из горлышка.

За сим его и застал Сихон, приведенный встревоженным соглядатаем.

Углядев распластанного на земле Шуорда, Начальник Внешней Стражи подошел к десятнику и тронул его ногой.

Шуорд застонал, глаза его открылись, и он что-то прошептал. Сихон еще раз тронул десятника ногой, и тот жалобно скривился: должно быть, Нил все же сломал ему пару ребер.