– А что это горит? – спросила Мара.
Купец уставился на столбик желто-серого дыма.
– Не знаю, девочка. Это над островом Римо, самым северным из шести островов Тимори. Странно: на нем почти нет леса.
Подгоняемый свежим ветром корабль вспахивал голубую воду. Облачко впереди выросло и превратилось в темно-синюю гору с круглой вершиной.
– Большой порт,– сказал Самит.– И хороший маяк. Последняя удобная гавань на нашем пути.
Они уже подошли так близко, что девушка смогла разглядеть белый ободок прибоя вокруг острова и острый палец маяка у входа в гавань.
– Поднять флаг! – проревел с мостика усиленный рупором голос капитана.– Сигнальщик, подай: «Лоцман не нужен!»
Три других судна подтягивались ближе к «Крепкобокому».
Новый толчок в днище подбросил судно. Закричали люди. Мара услышала вопли, донесшиеся с других кораблей. И с ужасом увидела, как медленно-медленно приподнимается круглая вершина царящей над островом горы.
– …паруса! – закричал капитан.
Крик его потонул в громовом раскате. Грохот взрыва обрушился на корабль одновременно с воздушной волной, отшвырнувшей «Крепкобокий» назад ударом чудовищного кулака. С ужасающим треском над головой Мары надломилась мачта. Мара, как зачарованная, смотрела на отделяющуюся от тела горы вершину. В разрыве закипело пламя, а потом оторвавшаяся часть стала медленно распадаться на куски, багровый столб вырвался снизу, поглотил ее, черный дым клубами поднимался в небо, а внизу кипел, расплескиваясь, подземный огонь.
Огромная волна подхватила все четыре корабля, понесла их прочь от гибнущего острова. Но Мара успела увидеть, как гора рассыпается, проваливается внутрь себя и весь остров уходит под воду. Она услышала отдаленный грохот, а потом рев и вой. Белая струя пара поднялась вверх, закрыв красные языки и часть черного цветка, распускающегося в потемневшем небе. А потом сверху посыпался вулканический пепел. Но, к счастью, «Крепкобокий» был уже далеко от места катастрофы. Новый удар в днище. Рядом возник Самит, схватил за руку. Она не слышала его голоса. И совсем не понимала слов. Купец потащил ее внутрь, в трюм накренившегося от тяжести сломанной мачты корабля. Самит буквально втолкнул ее в люк, привел в собственную каюту. Судно качнулось, и пол выпрямился – это сброшена была упавшая фок-мачта.
Самит усадил девушку в низкое, привинченное к полу кресло, плеснул в два великолепных бокала вина. Один протянул Маре, другой проглотил и сразу же налил еще. Руки его ходили ходуном, и девушка подумала, что он боится за корабль, но она ошиблась.
– О великий Господин Тверди! – с болью проговорил Самит.– Чем они разгневали тебя, несчастные?
– О ком ты, почтенный? – спросила девушка.
Купец посмотрел на Мару, будто не понимая, откуда она взялась, поставил бокал, прижал пальцы к вискам:
– Две тысячи человек живет на островах Тимори… Жили…– Он проглотил третий бокал.
Мара пригубила вино. Незнакомый вкус?
В каюту без стука ввалился капитан. Он был хмур, очень грязен и еще более краснолиц, чем обычно.
– Велел лечь в дрейф, хозяин! – хрипло проговорил он.
Самит подал ему целую бутылку. Капитан, свернув грязной лапищей печать на горлышке, высосал ее до дна и, швырнув на пол, обтер рот.
– Опасности нет. Пока,– сказал он.– Не тревожься.
– А хоть бы и была! – равнодушно произнес купец.– Будем ждать, пока не прекратится извержение. И пока не убедимся, что в море нет ни одного несчастного, кому мы смогли бы помочь.
– Не очень-то надейся, хозяин,– сказал капитан.– Остров пошел ко дну, будто продырявленная шлюпка!
Самит подошел к нему и обнял, пачкая камзол из дорогой ткани о грязную куртку кормчего.
– Люди крепче богов, моряк! – сказал он.
И Мара увидела, как по щекам капитана, оставляя за собой светлые дорожки, ползут слезы.
Три дня суда Самита бороздили мутные воды на месте затонувшего архипелага. Ничего, кроме пемзы, пепла и жалких обломков, они не нашли. После, придя в Турскую гавань, над башнями которой уже развевались черные флаги скорби, они узнали, что глорианский военный корабль снял со скалы троих крестьян. Они были единственными, кто уцелел.
Мучимый горячкой, Эрд лежал без чувств в своей башенке. Раны его воспалились. Даже искусство Нила и Этайи не помогло ему. Печальные, стояли они у ложа раненого. Санти, наблюдавший за ними издали, не сразу понял, чем они так огорчены. Потом вспомнил: магия фьёль. Сила, которая излечивает любые раны.
Санти подошел к Биорку, что сидел скрестив ноги на крышке люка.
– Скажи, Биорен, что происходит? – тихо спросил юноша.– Или это – тайна?
– Для тебя – нет,– отозвался вагар.– Жизненная сила Эрда, та, которую пробуждает магия, отравлена. Ни сыну моему, ни светлорожденной не удается ее пробудить. Без нее человек умрет и от царапины. Эрд умирает.
Санти растерянно смотрел на вагара. Он вспомнил, как светлорожденный, быстрый, изящный, идет по ярко освещенной площади. Вспомнил, как твердо и гордо смотрит он в глаза Владычицы. И как стоит, вскинув запятнанный меч, и кровь струится из его руки.
«Он не умрет!» – пришла откуда-то мысль.
– Он не умрет! – громко сказал Санти.
Нил обернулся.
Санти отчетливо увидел стоящего Эрда.
– Смотри, светлейший, тот самый Санти!
– Приветствую тебя, поэт! – И протягивает юноше смуглую сильную руку.
Санти сжимает твердую, как дерево, руку. Светлорожденный, опустив глаза, восклицает:
– Хой-мей! Наши руки – руки братьев!
Он отпускает ладонь Санти, и юноша видит, как они схожи: формой, размером. Эрд переворачивает ладонью вверх руку Санти, подносит к ней свою…